Будни имперской стражи[СИ] - Матвей Курилкин

Я в ответ промямлил что‑то насчет того, что шеф у меня парень хоть куда, просто стесняется немного (со спины мантикора донесся возмущенный кашель), и что теорию мы и так знаем – знай себе держись, да от пристяжных ремней не отстегивайся. Прослушав в ответ ехидное хмыканье, я осторожно полез на грифона. Умная зверюга вежливо постояла неподвижно, пока я не усядусь, после чего повела плечами, поправляя седло. И я даже от этого не свалился, хотя соблазн был. Через пару минут вышел второй наездник, оказавшийся таким же мелким человечком, и они, вяло переговариваясь, стали дружно пристегивать каждый своего пассажира. По окончании этой процедуры я почувствовал себя младенцем, чья недобросовестная мамаша вместо того, что бы присматривать за ним, предпочла спеленать чадо понадежнее, чтобы никуда не уполз, а сама усвистала с подругами пить эль. А в финале на нас напялили еще и по какому‑то непонятному наморднику. Испугались, что мы от страха кусаться начнем, что ли? С трудом повернув голову, я имел счастье понаблюдать за таким же укутанным шефом. Сами всадники ограничились длинной страховочной веревкой, привязанной к седлу. К нам они относились больше как к грузу, чем как к пассажирам – удобно ли нам, и не жмет ли где, никто не поинтересовался. Хотя мы не обиделись.

И вот дальше началось страшное. Еще во время разбега я понял, что полет мне не понравится. До сих пор я думал, что уж по крайней мере по земле звери ходят примерно так же, как и лошади. Оказалось, нет. По всем ощущениям выходило, что у них не по четыре лапы на брата, а всего одна, и передвигаются они скачками. А потом мы полетели. В общем, я быстро понял, для чего были нужны намордники. Чтобы пассажиры не испачкали благородных животных и спины наездников. Я очень пожалел, что позавтракал, и еще больше – что накануне не воздержался от алкоголя. Судя по стонам и сдавленным ругательствам, доносившимся до меня сквозь свист ветра, шеф тоже очень пожалел. Впрочем, удалось удержать завтрак в себе, а спустя пару часов я даже начал получать от перелета удовольствие. Мазохистское такое удовольствие, надо сказать.

Уррок – это городок, который вырос неподалеку от тюрьмы, и большинство жителей занимается как раз ее обслуживанием. Ну, вообще‑то городом это поселение называется только по традиции – так как сельским хозяйством там никто не занимается, а занимаются обработкой полезных ископаемых, ничем иным, кроме города по идее этот населенный пункт быть не может. Но по размерам он уступает даже многим крупным деревням. Основное население – это административный аппарат, работники соляной промышленности, и обслуживающий персонал – те, кто кормят и развлекают отдыхающих от службы солдат, и те, кто занимается доставкой продовольствия для каторжников. Да еще несколько неведомо какими богами занесенных сюда хоббитянских семей, которые возделывают и окультуривают здешние степи. Результаты своего труда они продают тут же, государству, которое, в лице мэра города отправляет их в качестве дополнения к стандартному рациону на каторгу.

Своей стражи в Урроке, конечно, нет. Местечко, с таким‑то контингентом, не слишком криминальное, поэтому мелкие нарушения расследуются и наказываются администрацией, а в случае крупных – так тут же под боком всегда есть рота солдат, которые легко могут исполнить и функции стражников, для разнообразия. Так что юридически, Уррок находится в ведении "каторжных", на практике же – решает свои проблемы силами своей же администрации. И первое, что нужно выяснить – почему о странностях, творящихся в крепости, не сообщили раньше, сама администрация города? Судя по всему, крепость не участвует в делах города уже довольно давно, а никаких сообщений из города в столицу, как я уже говорил, не поступало. Ну, это самое простое. О нашем прибытии было сообщено заранее, поэтому нас должны были встретить и помочь устроиться на время нашего пребывания в городе в каком‑нибудь казенном постоялом дворе.

Встречал нас одинокий, потрепанного вида гоблин в чине секретаря заместителя помощника кого‑то там важного. Выглядел он очень типично для гоблина – то есть ростом где‑то мне по пояс, субтильный, с отливающей зеленью на солнце лысиной. Губы тонкие, тоже зеленые, но чуть более темного, чем остальная кожа цвета. Глаза маленькие, блестящие. Умные такие глазки, с хитринкой. В общем, типичный гоблин. Единственное, что приковывало взгляд в его внешности – нос. Судя по его размерам и форме, среди своих сородичей гоблин считался настоящим красавцем. Он с любопытством следил за процессом нашего приземления, а потом очень внимательно выслушал все, что захотелось сказать по поводу перелета моему дражайшему начальству. После чего явно преисполнился к нему уважением, и решил считать его главным среди нашего небольшого коллектива. Правильно решил, кстати.

– Рад приветствовать вас в Урроке. – повернувшись к шефу, представился гоблин, рассмешив меня своим забавным выговором, – Меня звать Ханыга, меня направили вам на помощь. Я буду вашим проводником, помогу устроиться. Если у вас есть какие‑то впросы по повду дела, кторъе вы рсследуете, зъдавайте их мне, я отведу вас к тому, кто может на них отвтить, – вежливо закончил он, настороженно посмотрев на меня. Я не смог сдержать неуместное хихиканье, и потому закашлялся, попытавшись это хихиканье скрыть.

Поскольку шеф еще явно не в состоянии общаться цензурно, я ответил за него:

– Очень приятно, я Сарх, младший оперативник столичной стражи, а это мой начальник – старший следователь того же управления Огрунхай из рода Костегрызов. Для начала, пожалуй, мы бы хотели обосноваться и пообедать. Это можно устроить? – я намеренно не стал представляться полным именем. Во‑первых, потому что это долго, во‑вторых, с тех пор, как родство со мной расторгнуто моими родителями, информация об этом появилась в моем полном имени, и афишировать этот факт мне не очень нравится. И в‑третьих, думаю тут мало кому интересны такие подробности моей биографии, как принадлежность к одному из самых могущественных домов сидов. В любом случае, с тех пор, как я работаю в страже, я имею право считать себя оперативником, и больше никем. Государственная служба дает некоторые преимущества.

Тем не менее, такое пренебрежение к собственному имени явно вызвало недоумение у любопытного гоблина, он с интересом стал меня разглядывать. Правда, через несколько секунд взял себя в руки, коротко кивнул, развернулся, и засеменил в сторону выхода с площадки аэродрома. Из того факта, что за оградой не наблюдалось экипажа, я сделал вывод, что идти нам не далеко. Так и оказалось – на другой стороне дороги красовалась аккуратная… казарма. Правильно, глупо было рассчитывать на постоялый двор, или гостиницу – в таком отдаленном от всякой цивилизации месте держать его не рентабельно. Хотя казарма действительно очень чистая и аккуратная. К тому же разделена на четырехместные "номера". Одна из таких комнат и досталась нам с шефом в полное наше распоряжение – от перенаселения тут явно не страдают. Официально грифоний и мантикорий наездники должны были занять оставшиеся два свободных места, но они остались возле своих зверей – наездники вообще стараются пореже расставаться со своими "небесными скакунами". Комната могла похвастаться четырьмя кроватями, вместе с прикроватными тумбочками, двумя письменными столами, и двумя креслами, а так же, что удивительно – кокетливыми занавесочками на окнах. Ханыга важно сообщил, что обед, так же как и он сам будет жать нас в трактире напротив (трактир тут есть – а как же, нужно же где‑то солдатам спускать пар и заработанное честным трудом жалование), а пока просил обустраиваться. Все было сказано этим его забавным гоблинским говорком. Я догадался, что он, скорее всего совсем молод, и до недавнего времени воспитывался в общине, потому что у взрослых гоблинов, которые общаются не только со своими соплеменниками, акцент перестает быть заметным. Постояв немного, и не дождавшись комментариев, он как‑то рассеяно пожал плечами, развернулся, и потрусил вниз. Обед организовывать.

Я со своими пожитками разобрался быстро, и сел дожидаться шефа, который экипировался гораздо богаче, чем я, и которому, соответственно, требовалось больше времени, чтобы раскидать вещи по местам. Он уже явно оправился от впечатлений утреннего перелета, потому, указав мне на кровать, начал руководить:

– Так, раз уж ты у нас взялся общаться с властями, дуй к мэру, и выясни, почему он так скверно относится к своим обязанностям, а я тогда поброжу по городу, выясню, что обо всем этом говорят жители. Вечером встретимся здесь, и поделимся впечатлениями, усек? Или хочешь наоборот?

Учитывая мою коммуникабельность, и способность завязывать дружеские отношения с обывателями, а точнее их отсутствие, план был хорош, и спорить я не стал.

Мы отправились в трактир. Наш проводник, сидевший около стойки, и любезничавший с пухленькой барменшей‑гоблиншей встрепенулся, и указал на столик поблизости от стойки. По‑видимому было еще слишком рано, потому что кроме нас тут никого не было. Барменша пробормотала что‑то усердно натирающему столы хоббиту – разносчику, и он ускользнул на кухню. Не знаю, почему, но приезжих чиновников, даже если они не ревизоры, всегда стараются закормить так, будто от степени сытости приезжих зависит жизнь встречающих. Для начала нам вынесли первое – полную супницу рыбного супа, хотя супницей я это называю только потому, что в ней находится суп. На самом деле, эта емкость здорово превосходит размерами корыто для свиней. Впрочем шеф, кажется, остался доволен, да и я с удовольствием воздал должное кулинарному таланту здешнего стряпчего. На второе вынесли свиные ребрышки с картофелем, и тоже в количестве, явно превышающем наши возможности. А на десерт – нежнейшее грибное суфле, явно произведение барменши – никто, кроме гоблинов не сможет сотворить из такого тривиального продукта, как грибы, нечто столько восхитительное.